Главы из книги Антона ТАЛАЛАЕВА: "Терновый мой венец",
размещенные на сайте памяти зверски убитого питерского журналиста
(http://Pamiati-journalista.narod.ru)
(Примечание: новости на сайте
обновляются круглосуточно)
© Антон ТАЛАЛАЕВ,
Санкт-Петербург
ТЕРНОВЫЙ МОЙ ВЕНЕЦ…
часть11.
– То есть, параллельная структура создается, да? При ком? Полиция,
милиция, – как это сейчас называют?
Вильнюс: – На базе остатков ОМОНа – ведь ОМОН тоже был 150 человек до 11 января. Там на базе тех остатков параллельный ОМОН существует под названием АРАС.
(И, как эхо, звучат в трубке молодые голоса: "Арас". Я
словно вижу их, собравшихся в комнате у телефона и так верящих, что Питер
поймет, Питер не выдаст...).
Вильнюс: – "Арас" – отряд полиции быстрого реагирования. То ли "Орел", то ли "Пахарь" – созвучно то и другое, не в том суть, кем они себя видят.
– Да, важно, что создается параллельная структура. Как и в Риге.
Вильнюс: – Да. В департаменте охраны края тоже они создают свою роту. Такая, знаете, как бывают десантно-штурмовые – "Гележинес вилкас".
– Железная "вилка", – смеюсь я.
На том конце провода не до шуток.
Вильнюс: – Нет, не вилка. "Железный волк".
Голос по-мужски очень спокоен.
***
И сейчас, спустя несколько лет, прослушивая записи 1991-го, я с ужасом
подумал, до какой же степени мы все ничего не знали. Мы еще верили. А нас уже
предали. Не за ломаный грош – просто сдали.
Но сдавала нас гнусь, не Россия. Россия не выдаст – я все еще верил в
это. Не выдаст хотя бы потому, что мы еще живы. Мы часто врозь. Мы разбросаны
по городам и весям. Но все мы – одна невидимая, неосязаемая – пальцами не
ухватишь, – структура, единое психическое поле, столь же реальное, сколь
реально магнитное поле Земли, или защищающий ее озоновый слой. Это о нем
сказано: "Здесь – русский дух".
Мы одинаково понимаем, одинаково чувствуем и воспринимаем. Людей,
события, катаклизмы. Мы – независимо от национальности, – русские, и мы еще
живы...
***
Вильнюс: – Да... "Железный волк". Их настраивают на то, что они – основное подразделение, которому придется вступить в схватку с ОМОНом.
– Ну и как? Я думаю, вы выстоите?
Вильнюс: – Ну как...
Я не слышу, я вижу эту улыбку:
– Будьте уверены, не только думайте!
– Я уверен, что будет все в порядке. Что "железные волки" –
ерунда. Вы им не по зубам, мягко говоря. И вообще страна наша не по зубам этим
нацистам.
***
(Господи, думал я позже, Господи! Как же мы верили. В себя. В правду.
В то, что присяга одна и Родина – тоже).
***
– Вот еще что. Мы хотели бы дать нашим читателям обзорную
статью, поэтому надо бы кое-что дополнить. Какие сложности были после 11
января? Какие проблемы возникали, что происходило, какие события, какая была
обстановка?
Вильнюс: – Когда был создан отряд, – особенно после принятия акта о независимости Литвы 14 марта прошлого года – его все чаще и чаще стали использовать как, по сути дела, вооруженный и организованный репрессированный инструмент нового парламента.
Приходилось принимать участие в снятии памятников. В частности, на бывшем здании Центрального Комитета Компартии Литвы была большая мемориальная доска в память Антанаса Снечкуса. Приходилось прикрывать действия тех, кто снимали эту доску.
Военнослужащие приехали на БТРах. Они загородили БТРами эту доску и несколько часов там стояли, не подпуская к ней никого.
Толпа со всех сторон собралась... Ну, в конце концов им пришлось отъехать, а доска была снята. А ОМОН...
– А вы защищали наци?..
Вильнюс: – Да... Подобные действия приходилось осуществлять, и это повлияло на решение здоровой части отряда, чтобы выйти из подчинения МВД Литвы, потому что так дальше жить уже было невозможно.
Вот и события 8-13 января… Если бы отряд не совершил то, что он совершил, то пришлось бы уже не с палками в руках, а с оружием в руках идти против своих же людей, против мирного населения…
– По поводу событий 8-13 января, чуть подробнее. На ваш взгляд, что это
такое было?
Вильнюс: – Это была попытка, которая закончилась успешно, – свергнуть правительство Литвы, которое на тот момент еще действовало во главе с Прунскене.
Реакционный и ... такой... профашистский парламент ни она, ни ее кабинет уже не устраивали.
– То есть, Казимира Прунскене была более терпима по отношению к Союзу,
чем парламент Ландсбергиса? Это было парламентом организовано, да?
Вильнюс: – Да, Прунскене и ее правительство были более реальными политиками. И они в своих выступлениях указывали, чем грозит республике тот путь, на который тащит всех нас парламент.
– То есть, – вот это совершенно ново для нас, и я хочу уточнить, –
правительство Прунскене все-таки что-то говорило людям, о том, как опасен
разрыв всех связей со страной?
Вильнюс: – Да.
– Вот это новость, действительно. Потому, что об этом у нас – нигде и
ничего.
Вильнюс: – Видите, как они говорили? Они говорили очень осторожно. С их стороны не было произнесено ни слова о том, что нужно возвращаться в состав СССР. Это вообще – табу, такие слова. Кто сказал бы об этом публично, изгонялся бы немедленно и мог бы быть побитым даже в стенах парламента.
Они просто открывали глаза. Бразаускас в своих выступлениях говорил, сколько реально стоит нефть, газ, металлы, лес и другие материалы, которые получает республика из Советского Союза. И сколько республика на самом деле может.
Ведь долгие годы, особенно последнее время – 1988-1989 годы – в печати, во всех средствах массовой информации проводилась такая, знаете, разнузданная клевета, смысл которой сводился к тому, что Литва кормит весь Советский Союз.
– Да... Это я хорошо знаю.
Вильнюс: – И мясо, и масло – все вывозится в Советский Союз. И без Литвы пропала бы вся страна. Я сам даже все время возмущался, почему никто не возразит, почему никто не назовет реальные цифры – сколько же вывозится, а сколько поступает в республику. Но это тоже, видимо, умышленно все время держалось под секретом. Но, как я помню, сначала эти цифры о ввозе и вывозе появились в союзной печати. В газетах "Правда", "Известия", в выступлениях Горбачева. Они явно говорили не в пользу Литвы. Но замолчать их уже было, видимо, невозможно. Беда была в том, что информация об этом была настолько обширной, что в ней можно запутаться. Простой человек мало что поймет.
– Естественно.
Вильнюс: – А вот когда выступил по радио Бразаускас, по-моему, это была трансляция его выступления в парламенте, и назвал эти цифры, – был шок. Такой вой против него подняли! Он прямо сказал – пару минут только объяснял, – а так просто конкретно сказал, сколько стоит нефть в переводе на мировые цены и за сколько получает ее республика в рублях. И по остальным ресурсам и прочему – только цифры. Из его слов следовало, что Литва получала большую помощь.
– На незашоренные глаза это ведь так очевидно!
Вильнюс: – Совершенно точно. Но пропаганда уже сделала свое дело. И Бразаускас прозвучал, как взрыв бомбы.
– Значит, Ландсберга и его команду правительство перестало устраивать...
И каким же образом происходило свержение?
Вильнюс: – Это проводилось во всех направлениях. Основное, что было сделано, это то, что им удалось подтолкнуть Прунскене на то, чтобы повысить цены на продукты первой необходимости.
– Так...
Вильнюс: – Цены были повышены, и это сразу же вызвало взрыв недовольства среди трудящихся.
– Еще бы! Ведь при советской власти все в Литве было доступнее и дешевле,
чем в РСФСР, например. Я уже не говорю о всем Севере и Сибири.
Вильнюс: – 8 января нынешнего, 1991 года, колонны с предприятий, из учреждений пошли к парламенту. Но Вы знаете, что там происходило.
– Нет, в это время я уже был в Ленинграде. С осени 1988-го...
Вильнюс: – Так вот... Люди собрались у здания бывшего Верховного Совета Литвы – теперь там парламент. Пришли тысячи людей. И из парламента их стали обливать из брандспойтов горячей водой.
Это был последний день, когда старый ОМОН стоял между... Стоял у стены парламента и защищал его от негодующих людей. Нескольким даже удалось прорваться в парламент.
Люди были настроены очень серьезно. И пришлось Ландсбергису выкидывать в окно белый флаг. И даже пытаться что-то говорить. Но даже в микрофон говорить он не мог – никто и не услышал бы.
Вслед за этим высунули в окно плакат, на котором – я своими глазами видел – было написано: "Цены отменены".
А вот после этого пошел такой ад страстей, что действительно, на какой-то момент были возвращены прежние цены.
Но благодаря этому недовольству правительство Прунскене вынуждено было подать в отставку, хотя спустя некоторый промежуток времени цены были подняты еще больше, чем в первый раз. Но об этом уже никто не вспоминает.
Они у нас уже сейчас вдвойне выше, чем в Белоруссии.
– Цены... Это сейчас везде происходит уже. Видимо, что-то
централизованное... Так, 8 января – был последний день, когда старый ОМОН еще
защищал наци. 11-го произошло резкое размежевание... И – после 11-го... Вот
перевезли вы технику, какую-то часть людей на базу... И что было дальше?
Вильнюс: – После этого... Те члены отряда, которые отказались принимать новую присягу, – меня в то время в отряде еще не было, я работал в милиции и пришел сюда гораздо позже...
– А когда – "позже"? В каком году?
Вильнюс: – Нет, речь не о годе. Я пришел в этом году. Но я работал в милиции, в уголовном розыске до конца. До того момента, когда потребовали дать новую присягу – на верность правительству Литовской республики. Вместо той, которую мы все приносили уже Советскому Союзу… После этого я подал рапорт и перешел сюда.
– А может быть, мы с Вами встречались? Я же в Вильнюсе до
"саюдистов" довольно много занимался милицейскими темами.
Вильнюс: – Я проработал 18 лет в угрозыске. И с газетчиками довольно много встречался. Но после этих событий...
– Может быть, и мы встречались? Вам свою фамилию называть, конечно,
нельзя?
Вильнюс: – Нет, пожалуйста.
Он назвал себя. И добавил:
– Майор милиции.
– Нет. Жаль. Не помню.
Вильнюс: – Но это и не так важно, правда?.. Так по поводу того, что было после... Если Вы помните, 13 января в Вильнюсе произошли известные события.
– Да...
Вильнюс: – Там приняли участие внутренние войска и армия, когда перешли в иное пользование телебашня и телецентр... Так вот, на следующий день ОМОН – те члены отряда, которые вышли из подчинения МВД Литвы и остались в подчинении МВД СССР, – были обвинены практически всеми СМИ в том, что бойцы отряда ОМОН якобы принимали участие в захвате телебашни и стреляли в людей.
И под этим предлогом на отряд готовилось реальное нападение со стороны уже действующего в то время департамента охраны края.
Не знаю, стоит ли рассказывать как это происходило. Потому, что об этом был телефильм Александра Невзорова "Наши". В нем все – чистая правда.
– Стоит. Да, он показал по ТВ как бы частную ситуацию. Кто-то понял,
кто-то – нет, кто-то забыл, кто-то не видел. Написать – это совсем другое дело,
потому что газета пойдет в те концы, где "Секунды" просто не
принимают.
Вильнюс: – Я постараюсь рассказать.
– И еще очень важно, что травля Невзорова началась после
"Наших". И сейчас-то ему очень тяжело. Он ушел в 3-х недельный отпуск
с бригадой. И в этот номер у нас идут материалы в поддержку
"Секундам". Так что, газета – то, что показано по ТВ, – не разрушает.
Как раз наоборот. Поэтому рассказывайте. Это очень важно.
Вильнюс: – Александр Невзоров приехал в Вильнюс 13 января для того, чтобы осветить те события, которые были связаны с захватом телебашни и Госкомитета по телевидению и радиовещанию.
И в тот же день заехал в ОМОН, потому что узнал, что ОМОН, как явление, вдруг стал существовать.
– Так.
Вильнюс: – То, что он здесь увидел своими глазами, – а он попал сюда как раз в тот день, когда готовилось нападение на базу ОМОН, – и видел все это собственными глазами, – как вели себя и в какой обстановке находились члены отряда, – все это на Александра повлияло настолько сильно, что он диаметрально...
– Изменился...
Вильнюс: – Да. Изменился. И изменил свою точку зрения на многие события и на многие вещи.
– Да, действительно. Ведь он же у нас был "демократом". У нас
нынешний Ленсовет, Мариинский дворец – полностью "ультра", так
сказать. Но после Молдавии и Вильнюса Невзоров изменился и стал нормальным
человеком. Давайте про это нападение. Чуть-чуть. Буквально две фразы.
Вильнюс: – Ну вот, представьте такую ситуацию. Здание, в котором мы находимся, – это новое трехэтажное здание учебного центра МВД СССР. У нас здесь, в Вильнюсе имеется филиал Минской высшей школы милиции. Это его здание. Оно построено за счет средств Управления учебных заведений МВД СССР. И Болеслав вместе со своими товарищами занял его под базу ОМОН на совершенно законных основаниях.
Так вот, представьте себе, с вечера начинают стягиваться силы вокруг этого здания. На отдалении, примерно в 100-150 метров – густые лесные массивы, позади нас метрах в трехстах – здание киностудии. И еще – немного ближе – здание архива. И вот вокруг, везде – приезжают автомашины, из которых выходят вооруженные люди – как их назвать? – служащие департамента охраны края. Располагаются в удобных местах – на крышах архива, киностудии, в окнах... Мы видим снайперов, которые занимают удобные места...
Приезжают несколько машин "Скорой помощи", которые встают в отдалении... На грузовиках привозят ящики с боеприпасами, каким-то снаряжением.
И из этого здания люди, которые находятся здесь, видят все это собственными глазами. Всем все ясно.
Приходится принимать меры обороны, определять секторы обстрела, как обороняться, как защищать свою жизнь. Занимают каждый свои места и, по сути дела... Одним словом, если бы не подошла помощь из Северного городка, где расположен гарнизон Вильнюса, – а они это тоже видели, – то нападение на базу, безусловно, состоялось бы.
И группа Александра Невзорова засняла, все, насколько позволяла обстановка.
Но в этом его фильме есть один такой момент, который вызвал злобную радость наших недругов, – мол, все это фальсификация.
Это выглядело так. Когда Болеслав Макутынович, командир ОМОНа, подходит к окну и говорит: "Осторожно, везде снайперы, не надо высовываться", – а за окном темно, ничего не видно и только в нашем помещении горит свет, – это и вызвало такую реакцию.
А свет в это время горел только потому, что Невзоров со своей группой вынуждены были включить освещение, чтобы снять происходящее. Иначе они ничего бы снять не могли.
– Ну естественно.
Вильнюс: – Да. Свет везде был потушен.
– Это было видно и на экране – то, что освещение включено только для
съемки. И по репликам омоновцев – они звучат в фильме.
Вильнюс: – Нам удалось заблаговременно связаться с войсками, и это спасло ситуацию.
– А после этого что у вас происходило?
Вильнюс: – После этого отряд и все члены отряда были объявлены вне закона. Были объявлены предателями...
В печати стали публиковать их фамилии, адреса, чтобы вызвать недовольство соседей...
В газетах и на улицах города появились фотографии Болеслава с надписью: "Иуда". И на лбу – красная звезда. Или на сердце. То же – красная звезда. В качестве мишени...
***
Господи, снова подумал я, как же знакомо все! "Саюдис" с его
персональными публичными расправами... Значит, ничего не изменилось...
часть12.
Тогда, в 1988-м, на следующий же день после того, как газета с нашим Обращением к солдатам и офицерам Советской Армии и воинам запаса вышла в свет, на площади Гидеминаса, центральной площади Вильнюса, – были вывешены огромные плакаты. Кто-то заботливо прикрепил их к решетке кафедрального собора трехцветными ленточками – желтый, красный, зеленый, – в соответствии с каноном нового литовского флага. Концы лент были завязаны в трогательные бантики. Это должно было пробуждать, видимо, особое чувство в зрителях. Типа: страшный русский журналист угрожает своим существованием девственности маленькой робкой, но гордой Литвы.
На плакатах аршинными буквами значилось, что я – враг литовского народа номер 1, и мое имя занесено в черный список первым.
Такая вот честь – враг народа номер один.
В центре каждого полотнища был приклеен вырезанный из нашей газеты текст Обращения. Он показался мне таким маленьким...
Но поскольку мы опубликовали его во всех выпусках газеты – литовском, польском и русском, то и плакатов было три. На каждом языке – свой. И около каждого толпились, вчитываясь в текст Обращения, сотни людей.
А для "саюдистов" это была первая открытая акция против конкретного журналиста, их пробный камень. Они круглосуточно охраняли эти "произведения". Фабрикование врагов народа началось. Список был открыт.
Молчаливая черная стая саюдистских тинейджеров роилась в отдаленном углу площади, сплевывая, покуривая, они наблюдали за тем, как подходят люди к плакатам, как вчитываются в мелкий газетный шрифт. А прочитав, стоят, думают. Никто не спешил уходить. И стайка "саюдистов" по сравнению с ними выглядела все мельче и мельче.
Меня поразило не то, что я был объявлен врагом нации. Я этого просто не понял. Удивило как быстро это было сделано.
Я был готов ко всему, хотя моей подписи под Обращением не было.
Читающих это приводило в некоторое замешательство:
– А причем здесь Антон?
Обо всем знали только в нашей редакции. Военком и ребята не в счет – эти не сдадут. Значит, плакаты – дело рук кого-то из тех, кто работал со мной бок о бок.
– Тебя-то как сделали главным? – спрашивали меня ребята из других редакций.
Я ухмылялся. Я еще не знал, насколько это серьезно. Мы – ни я, ни кто другой из большинства вильнюсцев, – тогда и предположить не могли, какая разрушительная, агрессивная сила стоит за обкуренными, накаченными пивом и водкой "птенцами" Терляцкаса. Для всех нас это были недозревшие подростки – перебесятся, людьми станут.
Как мало знали мы тогда о силе лжи!.. Как мало...