Главы из книги Антона ТАЛАЛАЕВА:
"Расстрелянная Россия", Примечание: новости на сайте обновляются
КРУГЛОСУТОЧНО Антон
ТАЛАЛАЕВ РАССТРЕЛЯННАЯ РОССИЯ Памяти павших в Москве осенью 1993 года Обреченность на поражение.
Никто из нас не думал об этом.
Но скольких тогда не стало. Сколькие же никогда не вернулись
домой? *** Нет времен.
Есть движущаяся точка – человек. Улыбка младенца
– чистое счастье, от которого зажмуриваются глаза. Защищенность.
Открытия. Детство. Оно уйдет. Метания отрочества.
Вопросы. Ожидание ответов, которые можно пощупать пальцами. Юность. Весь
мир – твой. Все – небо и звезды, облака и солнце, снега и дожди, зеленая
травинка и золотой клен, – все твое. Все – для тебя. И – обрыв. Кривые,
уклончивые ответы. Обман и предательство. Ложь. Иногда – солнце
и радость. Страдания. Потери.
Обретения. И снова потеря. И страдание. Будда…
"Миром правит страдание". Быть может, и
так. Но… Жизнь, вся
жизнь держится этим "но". А потом – все. Тебя зарывают
в землю. Она стучит о крышку гроба, в который заколотили тебя. И
нет больше тебя там, где ты был. Кто это чудовище,
которое проглотило все, чем ты был? Время? Его нет. И есть только
оно. Гумилев – старый,
картавящий, прекрасный. Инопланетянин. Гений. Что такое
"время", говорит он, не знает никто. Быть может,
это странно, но с годами в лице Льва Николаевича, все больше проявляются
черты великой его матери Анны. И это – тоже Время. След невидимого
зверя. "Однако измерять время
люди научились..." Измерить – не постичь… …Липкий
зной накрыл Пустыню Иерусалимскую. И крестя их в воде, он ловил себя
на том, что ждет. Он
вглядывался в желтое марево над холмами, скользил взглядом по струям
Иордана, журчащим кружевом ласкавшие стебли прибрежных кущ. Река
– женщина. Грешный образ в святой час. Влажные завитки у шеи, пряди
золотых волос под дождем – струятся, омывают, влекут. Поток, уносящий
грех некрещения. Новое рождение. Рождение новой жизни. Всякий
раз единственной… Обожгло
искушением. Полыхнуло, обдало жаром. Исчезло. Он
ждал. Потому, что знал то, о чем не думал никто – сам он всего лишь Предтеча. А
люди шли и шли: –
Окрести, Пророче! *** Ночь космически бездонна, метеоритно
прошита миллионами звуков. Явных и нет. Вслушиваюсь, боясь пропустить
один-единственный сигнал. В редкие минуты тишины экран
монитора засыпает, и программная заставка – черное небо в мерцающих,
несущихся мне навстречу колючих звездах – накрывает его усталую
морду. …Я вслушиваюсь
в это пространство и ночью и днем, боясь, что шорох золотого листопада,
кружащегося за окном во дворе и чуть дальше – в Таврическом, у
Смольного над Невой, справа от которого еще растут лопухи, а невская
вода холодным влажным языком вылизывает цветной галечник, и где
еще бьет родничок, спасавший людей в блокадную зиму, – вслушиваюсь,
опасаясь, что весь этот тихий шум мирного города, окутанного золотой
осенней дымкой, спугнет тот единственный звук, собьет ту единственную
волну, которая, преодолев все помехи, прорвется ко мне телефонным
звонком и кто-то скажет: – Алло! Это Москва.
Примите сообщение. На этот раз голос был женским. |