Из публикаций Антона Талалаева,
Санкт-Петербург
Страничка с сайта, посвященного памяти
зверски убитого
питерского журналиста Антона Талалаева (http://Pamiati-journalista.narod.ru)
Примечание:
новости на сайте обновляются круглосуточно
Владимир КРУПИН, редактор журнала
"Москва", русский писатель:
“Мы умираем
поодиночке, но...”
Антон ТАЛАЛАЕВ. Владимир
Николаевич, задам Вам тот же вопрос, что и в "Нашем современнике", и
в "Дне" уже задавал: что Вы думаете о сегодняшней армии?
Владимир КРУПИН. Я
по поводу армии, наверное, не сговариваясь с ними, думаю то же самое. Армия,
хоть это грустно говорить, не есть, а была одной из немногих сил,
которые еще могли задержать распад России. Но и с этой робкой надеждой
покончено уже. Судя по армейскому совещанию, и по тому, с какой готовностью
многие офицеры принимают повторные присяги, продаваясь за прописку, квартиру,
содержание, судя по страшным событиям раскола внутри армии, даже и этот бастион
наш рухнул.
Если бы я даже со стороны глядел на Россию, мое бы сердце
кровью обливалось. Держава мира рушится под напором... денег,
безнравственности, пошлости, разврата, насилия. А я-то изнутри смотрю и тем
более мучаюсь. Армия... Я же офицер запаса, служил в армии, в ракетных войсках,
все это помню. И помню, что первыми по армии стали наносить удары
"братья-писатели". Скажем, дедовщина в стройбате – это же не
погранвойска, а все выдавалось за общеармейское что-то. Пошла чернуха, сразу у
нас все радостно заголосили и – пошло, пошло. Какие там традиции русского
офицерства! Слышал от старого эмигранта такое. Два русских офицера, оказавшись
уже на румынском берегу, говорят друг другу: "Ну вот, мы потеряли все".
– "Кроме чести...".
Антон ТАЛАЛАЕВ. Да:
"Душу – Богу, жизнь – царю, честь – никому".
Владимир КРУПИН. А
у нас сейчас офицеры, к сожалению...Во многом они заполитизированы. И судя даже
по тому, что они не избрали тех людей, которые выступали за сохранение армии, можно
сказать, что многие офицеры куплены-перекуплены. Я с огромной болью отношусь к
армии.
Армия ... Она не только стремительно деморализуется, но еще
и разоружается. На наших глазах. Нас это уже не удивляет. Вначале нас поражала
продажа оружия, ликвидация номерных предприятий, перевод алюминия с самолетов и
ракет на кастрюли – как-то вначале нас это возмущало. Потом господа-демократы
ловко заткнули глотку всем конверсией.
Антон ТАЛАЛАЕВ. Каждый
день мы слышим, что "холодная война" закончилась. Но по-видимому, не
многие задумались о том, что всякая война оканчивается чьим-то поражением.
Сейчас, похоже, мы стали свидетелями победы американского оружия. А мы –
проиграли.
Владимир КРУПИН. Все как
будто по плану идет. По какому-то адскому плану. "День" об этом много
печатает.
Антон ТАЛАЛАЕВ. Как
Вы думаете, откуда у нас такое обилие патриотических групп и группочек, почему
они так беспомощны?
Владимир КРУПИН. Вы
помните отлично, Антон, и ваши, питерские залы, и здешние московские стадионы
переполненные. И мы спасали – я в прямом смысле говорю, не в ироническом – мы
спасали Россию.
Мы видели, в какую бездну ее тянут – гибель национального
достоинства, языка, разрушение природы, разграбление национальных богатств. И
были совершенно искренние порывы а борьбе за отечество.
Но это любимое русское, славянское занятие – раскол... Оно и
позволило произойти со страной тому, что произошло.
А демократы образовали только одно: "Демократическую
Россию". Ясно, что они живут как пауки в банке, ненавидя друг друга, но, когда
они выходят на площадь, скандируют: "Пока мы едины – мы непобедимы".
Когда они называют кандидата, они его протаскивают.
У нас же задаются вопросом – "А нравственно ли
это?". И сейчас гигантское количество землячеств, согласий, единений,
объединений, ассоциаций, казалось бы – "собором и черта поборем".
Нет, начинаются дрязги, склоки. Вот и съезд патриотических движений – то же...
Антон ТАЛАЛАЕВ. Вам
не кажется, что разброд среди патриотических движений и организаций – не
проявление нашего национального характера, которому партийщина чужда вообще:
все вопросы решали в храме или на площади перед церковью, – а результат умелой
работы агентов влияния, искусно и сознательно вносящих разлад?
Владимир КРУПИН.
По-моему, тут скорее борьба амбиций, самолюбий, характеров. Вот на встречах я
часто испытывал огромную горечь. Приходит публика – одна и та же в основном, и
только и ждет, когда дорвутся до любимой темы: "Тут они, проклятые
жидомасоны, вот они везде". Тут сразу радость, и хлопают все. Да если еще
скандал какой получился, и вот они “поскакали развозить новость по городу”. И
вроде и спасать ничего не надо.
Я бы призвал к самоупреку, что ли, к смирению амбиций. Взять
наши съезды писательские. Особенно бурными становятся они в той части, когда
избирают выборные органы. Зал перестает сидеть в буфете, говорить: "Вася,
ты гений". – "Нет, Петя, ты гений".
Все кипят. Выбирают, пленум, секретариат. А потом начинается
обыкновенная жизнь. И всем наплевать на жизнь союза писателей.
Но другое – в русском характере нет необходимости какого-то
постоянного сбора, шушуканья, единения какого-то. Мы умираем поодиночке, но за
общее дело.
Мне не надо, например, все время встречаться и спрашивать у
Василия Ивановича Белова: "А ты верен России? Ты предан России? Смотри,
Вася! Давай соберемся, обсудим". Я знаю, что он в эту минуту в Вологде
думает так же, как я в Москве. Если мы молчим, мы об одном молчим. Это –
сила русских. Она от горькой судьбы да от огромности.
А сейчас в Петербурге зародилось это "русское
освободительное движение" – РОД и многие другие. Вот – они за
"Русь". Вы видели карту?
Антон ТАЛАЛАЕВ. Их резервации для русских! Видел. Это
нерусское освободительное движение.
Владимир КРУПИН. Это
даже на карте страшно выглядит. А что такое Севастополь, политый русской кровью,
что такое Херсонес для православного? Что такое русский Север? Я с уважением
отношусь к коми, к зырянам, знаю их хорошо, и к "коренным"...
Антон ТАЛАЛАЕВ. Да
"коренных"-то на Севере мало. Все пришлые откуда-нибудь. Любой якут
скажет, что его народ давно-давно пришел с юга. То же практически и все другие.
Владимир КРУПИН. Антон,
ты заставляешь вспомнить величайшие слова Тютчева: "Бурь уснувших не буди,
Под ними хаос шевелится".
Не трогай сии вопросы, под ними хаос шевелится. Тут лучше
говорить:
"Вот вы живете тут, и слава Богу, живите, стреляйте
белку в один глаз". А Магадан, Сыктывкар – все это русская земля. А
вспомним Стефана Пермского... Ведь у нас в России никогда не было колонизации,
всегда происходила христианизация окраинных народов. И все они естественно
примыкали к русскому государству, учившему их православию, грамоте, лечившему
вымирающие племена.
Антон ТАЛАЛАЕВ. Что
же делать сейчас, в нынешней ситуации нам, русским?
Владимир КРУПИН. Все
так тяжело... Иной раз в отчаянии таком, что руки опускаются. Но, конечно, мы
обязаны работать. С нас на Страшном Суде будет спрошено за наши усилия, за то,
как мы свои способности употребили во благо места, которое нас родило...
А все чаще и чаще с горечью думаешь, уж наверное только
вмешательство сил небесных спасет Россию. Не вижу я внутри России возможности
ко спасению, в отчаяньи.
Смотрите, как мы надеялись на фермерство, и как из фермеров
начинают по-сатанински гениально делать народоненавистников. Их детей освободили
от службы в армии. Это страшно рассчитанный ход. Им разрешают теперь владеть
личным оружием. Отстреливаться – от кого? Внутри страны?
От колхозников, от таких же мужиков. Я отношусь с огромным
уважением к фермерскому труду. Вот мужик, вот взрослые сыновья, вот крепкая,
работящая жена. Отлично, он потянет и десять гектаров, и 20, если еще –
техника. А рядом живет старушка-вдова, которую “держит” колхоз. Вот с ней будет
мое сердце, мне жалко будет эту старуху. И даст ли этот фермер от своего крепкого
хозяйства ей кусочек?
Антон ТАЛАЛАЕВ. В
русских деревнях была традиция миром помочь погорельцам или в другую беду
попавшим людям. Может, в какой-то степени это перенеслось со временем на
колхозы?
Владимир КРУПИН. Да.
На колхозы в хорошем смысле. И сейчас даже защищают колхоз. Ведь я когда-то
помогал бороться за счастье колхозников – за паспорта, называл это "второе
крепостное право большевиков". И вижу по своей родине, Вятской земле, что
если подбираются хорошие люди – толковый руководитель, агроном, механик,
зоотехник, то этот колхоз работает по принципу сельской общины. Заботится о
стариках, платит за обучение в институте.
Антон ТАЛАЛАЕВ. Вы
говорили о идее спасения России, что у Вас взгляд, немного отличающийся...
Владимир КРУПИН. Нам
Достоевский ближе гораздо. Вот возьмем те же митинги и все остальное. По учению
старцев, и Оптинских, и других, и по Василию Великому, по Иоанну Златоусту –
ропот недовольства от гордыни происходит. Митинг – он наращивает злобу, атмосфера
натравливания: "съешь его, убей его". Что Ельцина матерят, что
Горбачева, кого угодно. Результат митинга – распалить публику. "Народ,
народ, в Кремль ступай, в царские палаты, вязать Борисова щенка". Вот
следствие митинга.
Но садятся в России на престол оскверненный люди хитрые,
подлые, ловкие, жестокие, чья власть бросает под колеса добрых, порядочных,
честных, совестливых...
Приходит к управлению не отец народа, как Царь Православный,
а в лучшем случае какой-то толковый хозяйственник, в худшем – диктатор. Хотя и
диктаторы неплохие были. А когда мы говорим о спасении России, то я вижу, что
Россия, лишенная традиционной власти, традиционного нравственного центра в лице
Церкви – то: "...вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не
годитесь".
Наверное, спасение наступит уже не при моей жизни. А путь,
видимо, – православный. Теперь же... Среди священнослужителей происходят такие
склоки, какие и не снились демократам, партократам, патриотам.
Путь наш очень тяжел.
И еще хочу сказать словечко. Мы все считаем, что "жизнь
– в борьбе". А жизнь-то, она сама по себе. Вот как люди не поймут, что мы
сидим – а за окном не снег идет, а жизнь идет. Что постоянно умираем. Как
пошутил Рубцов: "Когда толпа потянется за гробом, ведь кто-то скажет:
"Он сгорел в борьбе". Нет у нас ощущения жизни. Я во многом расхожусь
с теми, кто использует православие, как орудие в политической борьбе. Они люди
не воцерковленные. А православный будет спрашивать не с других, а с себя.
Может, тут что-то... Поэтому – как нам ждать спасения России?
Но в любом случае – мы до этого доживем. На том свете или на
этом.
Санкт-Петербург – Москва
1992 год